Почему-то без конца крутятся в мыслях слова из повести "Белые флаги” Нодара Думбадзе: "солнце умерло”. Наверное потому, что слишком рано ушел из жизни Исмаил Гаджибеков - представитель самой блестящей когорты нашей музыкальной элиты. Ушел во цвете лет, оставив нереализованными много творческих идей. Это был замечательный композитор, музыкант в самом высоком смысле этого слова и умница. Он искрился талантами, интеллектом, энциклопедической эрудиций, оставаясь при этом чутким, бесконечно доброжелательным, терпимым, обаятельным человеком, каким и должен быть интеллигент.

Уход в мир иной таких людей знаменует начало конца времени, связанного с пиком расцвета культуры. В азербайджанской музыке период 50-70-х годов ХХ века был "золотым” - другого мы пока не достигли. Один из цвета нации, Исмаил был настоящий аристократ духа: будь он иным, он не написал бы изысканные "Эскизы в духе Ватто”. Принципиальный и требовательный к себе и другим в творчестве, он по жизни был мягким и душевно незащищенным, как многие интеллигентные люди, лучезарно-светлым, как его симфоническая "Увертюра” и до-мажорные сонаты Моцарта, чистым и озорным, как ребенок из его детских циклов. О своем детстве он написал чудесные фортепианные циклы "Детские сцены” и "С днем рождения”, и мечтал, чтобы их играли в школах. Он обожал детей, и они платили ему тем же.
Ужасно говорить об Исмаиле в прошедшем времени: казалось, еще вчера он разговаривал, спорил, острил, от души смеялся в ответ на шутку. А как он хохотал! До сих пор звучит в памяти его юношеский, с какими-то особенными жизнерадостными нотками смех. Наверное, его любил каждый, кто общался с ним. Он был гостеприимным хозяином, двери его дома были широко открыты для друзей. Он был жизнелюбивым гурманом, но некоторый избыток веса нисколько не портил его и даже делал особенно милым. Не знаю, хорошо это или плохо, но Исмаила трудно представить старым и немощным. Полтора года назад мы поздравляли его с полуюбилеем - 55-летием, хотя удивительно молодое не по возрасту лицо не вязалось с этой датой. А сегодня...
Как резко оборванная струна разорвалось и остановилось его сердце. Сказалась тут генетическая предрасположенность организма (отец, Султан Исмайлович, умер в 55 лет), или его, перенесшего инфаркт, добили неприятности (они всем известны, но он предпочитал не особенно о них распространяться). Невыносимо больно думать, что его нет на свете и никогда больше не встретишься с ним на концертах, не поделишься впечатлениями. Только он один умел так от души из зала аплодировать исполнению его супругой Ульвией и любимыми музыкантами своих сочинений и произведениям коллег, радуясь их успехам не меньше, а может быть, больше, чем собственным. Все, говорящие о нем хорошее, говорят это не только потому, что об ушедших не принято говорить плохо, но потому, что это - правда.
Исмаил Гаджибеков - представитель композиторской школы К.Караева, каждый из учеников которого обладает собственным творческим почерком. Но далеко не все, кто слышали сочинения И.Гаджибекова, знают, что он был настоящим, отличным художником - не только в смысле творческой натуры, но и с присущей ему (как в музыке) смелой манерой письма. Еще в 70-е годы, в пик авторской славы, его охватила стихийная потребность самовыражения в живописи. Но даже она воспринималась им, прежде всего, через музыку. Поэтому некоторые средства выразительности этих двух видов искусств в его художественном мышлении идентифицировались. Цвет в картинах был для него гармонией, а линии цвета - его движением и развитием, полифонией. Тематика картин разнообразна, остроумна и часто необычна. Для музыканта Исмаил написал много картин, но никогда не выставлял их, поэтому все его прекрасные полотна находятся дома. Он гордился ими, как гордится отец своими детьми. И сейчас они словно осиротели.
С превосходных портретов на нас глядят кумиры Исмаила - У.Гаджибеков, И.Стравинский, Д.Шостакович, К.Караев и любимый отец - С.Гаджибеков. Особенно ему удалось передать их взгляд. Обладающий контрвизуальным воздействием, он преследует в разных концах квартиры. Общее в портретах - стремление автора к выражению монументальности и значимости каждой отображенной творческой личности, их активно-целенаправленной творческой воли, глубокой духовности и огромного энергетического потенциала. Одна из этих картин - портрет У.Гаджибекова - долгое время находилась в кабинете ректора БМА, народного артиста Азербайджана Ф.Ш.Бадалбейли, побратима Исмаила в жизни и творчестве.
Но портреты больших композиторов - только половина правды о незаурядном художнике и человеке. Не только они были объектами картин Исмаила. О том, за что его особенно любили окружающие, иногда гораздо больше говорят с полотен скромные жизненные эпизоды, глубоко личные представления, иногда предстающие в неожиданно-остроумном ракурсе. "Облаченные” в темный колорит и подчеркнуто-резкие цветовые контрасты, эти картины часто связаны с воздействием обостренной выразительности постимпрессионизма. Реалистическое видение предметного мира здесь романтизируется. Вещи, как в сказках Андерсена, словно "наделяются душой” - кстати, великий датский сказочник был одним из самых любимых писателей Исмаила. Так, ему удалось "одушевить” грубо-материальные и, казалось, начисто лишенные духовности "Чусты”. Сочетание в них иронии и юмора с откровенно-грубоватым взглядом на вещи выражает его скептическое отношение к сиюминутности бытия и как бы предлагает "поговорить по душам” по этому поводу с неодушевленными предметами. Поэтому на картине валяющиеся как попало неуклюжие домашние тапочки словно разговаривают с теми, кто смотрит на них.
На других полотнах объекты изображения и сами краски приобретают загадочно-символическое значение. Таинственная, как "Сфинксы” Шумана, "Дверь” словно отделяет нас от какого-то неизвестного, призрачного мира, но все же обещает открыться, вовлечь в него, приглашает приобщиться к его тайнам. Несколько небольших по масштабу картин зафиксировали иные настроения. Ярко-пышное, с широкой кроной, прочно вросшее мощными коричневыми корнями в багрово-пылающую землю гордо одинокое "Дерево” - разве оно не символ духовной самоизоляции и одиночества человека, казалось, со стороны благополучного, но желающего и не умеющего оторваться от своих корней? А сочетание резких контрастов зеленого и красного цветов - разве не есть непримиримые во все времена и взаимно уничтожающие друг друга стихии воды и пламени? Что здесь значит полифония цветов? В созданной 30 лет назад маленькой картине Исмаил предвидел свое будущее. Не только художник, но, прежде всего, гражданин, он не покинул родины в трудное для нее время, предпочтя разделить с ней все тяготы, часто не умея принять многое, происходившее у него на глазах, и не в силах противостоять этому.
Картина "Старик-араб на берегу моря” изображает смуглого горбоносого человека в белом головном уборе, кочевника-бедуина, словно перевалившего с караваном через пески, достигшего на берегу водного пространства ему одному ведомой цели и вобравшего в себя космическую тайну океана и мудрость бескрайних пустынь. Она словно перекликается со звуковыми образами "Каравана” С.Гаджибекова и предстает как своеобразная "живописная” дань Исмаила своему отцу.
В обоих искусствах Исмаила увлекал весь мир, все необычное в нем, находящееся на далекой пространственно-временной или индивидуально-стилевой дистанции, когда нечто действительно великое и цельное видится и воспринимается по-новому лишь на большом расстоянии и под совершенно иным углом зрения. Он всегда старался в произведениях приблизить границы этого "далекого”, сжать временные рамки, хотел сам "раствориться” в пространстве, чтобы находиться одновременно в нескольких ареалах. Наверное, сейчас он как никогда достиг своей цели... Но с чем бы он ни связывал свое творчество, будь то музыка или живопись, он всегда был верен своим художественным пристрастиям. Этот мягкий, интеллигентный человек, как настоящий воин из его замечательной рапсодии "Джанги” для фортепиано с симфоническим оркестром, никогда не сдавал своих творческих позиций художника и гражданина. Его Концертштюк для флейты со струнным оркестром - отзвук боли сердца за трагедию Ходжалы.
Как-то, говоря со мной по телефону, Исмаил гордо сообщил, что закончил портрет супруги и пригласил посмотреть. Портрет поразил меня необычностью объекта изображения. Огромные зеленые глаза за стеклами очков, прижатая к губам рука - все выражает боязнь и нерешительность, словно Ульвия притихла в ожидании чего-то. Он спросил, что я думаю. Я ответила: возможно, она наблюдает за ним во время работы, ей что-то нужно, но она боится потревожить его. Оказалось, придя в сознание после первого инфаркта, первое, что он увидел, - ее широко раскрытые глаза, полные немой тоски и страха.
Когда-то мать Исмаила, предчувствуя смерть, поручила Ульвие не покидать ее сына. Она не только никогда не покидала его, но и "была ему женой, сестрой, матерью и подругой в музыке”, как сказал на панихиде Фархад Бадалбейли. Все годы их совместной жизни были наполнены взаимной любовью и творчеством, составлявшим сущность обоих. Исмаил умер буквально у нее на руках, она приняла его последний вздох.
Остались его музыка и картины... вечная любовь и преданность жены и сына. И вечная, светлая память о нем у друзей. l

Аля Заманова, доцент БМА